Охотник на Демонов

Война.

Война положила конец ушедшей эпохе, но она же положила начало новому миру.

Никто не знает, когда это началось, но ночи больше не были окутаны беспроглядной тьмой.

— Когда мы её поймаем, я буду первым. Если кто не согласен, башку проломлю!

Рядом с громилой шёл другой мужчина, стройный и не высокий, он сильно уступал габаритами первому, но не боялся его. Он рассмеялся и с издевкой ответил.

— Без проблем, Чёрный Дункан. Но эта женщина спала с демоном, кто знает, что там у неё между ног. Всё ещё хочешь её трахнуть? Не боишься, что твой малыш начнёт гнить, как только ты ей присунешь?

— Может начнёт, а может и нет. Я могу побольше радиации выдержать, чем вы, – ответил здоровяк, но уверенность в его голосе улетучилась, и это стало причиной смеха всей банды.

— Да ладно тебе, Дункан, ты даже свиней мутантов не чураешься, неужто бабы испугался? Или может твой дружок уже сгнил? Хотя, он у тебя и правда мелковат, для такого бычары!

Дункан аж взревел от злости.

— Да ну вас! Если думаешь, что у тебя гигантский – вперёд! А мне уже расхотелось.

— Не знаю, как вы, а я с удовольствием с ней развлекусь. У меня и так уже наполовину сгнил, а ради такой гладкокожей красотки я и вторую половину готов пожертвовать! – встрял в разговор худой, как щепка и сморщенный, словно засушенная слива, старик.

Похоже, у него ничего не было, кроме грязного куска старой ткани. Все его тело покрывали нарывы и струпья, а голова почти облысела, только несколько седых волосинок торчали из макушки. Кусок ткани мало что прикрывал и судя по тому, что из-под него торчало, старик готов был воплотить свои слова в жизнь. Дед с трудом поспевал за остальными, тяжело дышал и хрипел, словно неисправная древняя вытяжка.

Улочка была короткой и вскоре толпа скрылась за углом. Воцарился полумрак. Злобная толпа, разгоряченная похотью, не приметила человечка, закутанного в тряпье, а если бы его кто и увидел, какая разница. Кто там дохнет в грязной луже?

Голоса мужиков стали гораздо громче и веселее, раздался истошный женский крик, который вообще не напоминал человеческий. Через некоторое время крик притих, словно девушке что-то мешало вопить, а потом рёв толпы достиг крещендо и начисто перекрыл жалкий женский голос.

Ребёнок в тряпье подал признаки жизни, он резко дёрнулся и поднял голову. Из-под своей хламиды он достал небольшой сверток, из которого торчали детские ручки и ножки. Рука, которой он держал младенца, была небольшой, но чистой, без следов мутаций. Кожа была белой настолько, что могло показаться, что она светится на общем фоне. В разрезах ткани на голове горело два ярких зеленых огонька – это были его глаза. Он молча смотрел на завернутого в ткань младенца.

Девочка не плакала и лежала спокойно. Пара больших голубых глаз смотрела на два зеленых огонька. Её кожа была бела, как сливки наивысшего качества и разительно отличалась от серо-зеленой кожи детей её поколения. Её губки имели четкие очертания. Она была здоровым и милым младенцем, который еще питался молоком из материнской груди.

Мальчик моргнул и зелёный отблеск на лице малютки на мгновение исчез. Наконец он немного ослабил пеленки. Девочка тоже слышала разные звуки, гогот банды и жалкие стоны женщины, которые дополняли общую звуковую палитру время от времени.

Её тонкая, маленькая ручка и длинные пальчики были похожи на облака в ночном небе. Они показались ненадолго и снова спрятались в ткань. Девочка склонила голову набок, прислушиваясь. Её уши слегка задрожали, словно поглощая окружающие звуки, в том числе и шум толпы неподалеку. Казалось, что она была полностью поглощена этим занятием. Наблюдая за девочкой, он с удивлением осознал, что только сейчас заметил одну странность - её уши были заостренными на концах, отчего казались немного длиннее, чем у обычных людей.

Празднество жестокости и разврата подходило к концу. Стоны женщины стихли, и толпа умолкла. Затем угасли и отблески света. Улочку наполнил густой дым, а вместе с ним появился и запах гари. Вспыхнуло пламя и время от времени его языки вздымались на добрый десяток метров. Пламя было настолько сильным, что изгнало тьму из переулка.

Когда пламя угасло, в переулке не осталось ничего кроме сточных вод. Ребёнка, обернутого в черную ткань, нигде не было видно.